- Она застала меня 15-летним подростком в селе Игнатовке Кировоградской области. Шел 1941-ый год. Я решил повидать старшего брата Алексея, который в это время находился в Вильнюсе. Пошел на ближайшую железнодорожную станцию и сел в вагон, переполненный людьми. На мою величайшую беду, там оказались немцы и полицаи. Так, волей судьбы, мне был подписан приговор - 4 года заключения в немецком трудовом лагере Ганновера.
В Германии меня и других русских привезли на завод по изготовлению медицинского оборудования. Цепкой хваткой нас взяли за воротник и пошвыряли, как котят, за колючую проволоку. За ней оказался бумажный склад. Сорвали с нас грязную, жалкую, рваную одежду и приступили к обработке. Сначала вымыли с ног до головы ледяной водой из брандспойта, внимательно осмотрели лоб, уши, волосы, руки. Каждому выдали полосатую робу с нашитым на левой стороне номером. С этого момента я стал для фашистов не Григорий Храпунов, а четырехзначный номер.
Был единственный человек в лагере, который называл меня по имени - Грига. Это был наш мастер, пожилой немец. Если бы не он, меня бы в живых давно не было.
Знакомство с ним произошло при не очень приятных обстоятельствах. Трудились мы по 12 часов в сутки. После смены в барак не отпускали, заставляли убирать территорию завода и цехов. Надзиратели все время показывали на автомат, висящий через плечо. Это означало: если им чем-то не понравится поведение, пристрелят на месте. В мои обязанности входило забраться внутрь металлического шкафа и обработать все швы, стыки напильником. Однажды я не смог там удержать болванку. Тогда дед-мастер, разозлившись, запрыгнул ко мне в шкаф, схватил за воротник, ударил по лицу. Рассмотрев меня, как следует, худого, бледного, напуганного, больше никогда не позволял себе рукоприкладства, злого, грубого слова.
В лагере пленных кормили морковным супом. Кушать хотелось постоянно. А немцы ходили обедать в столовую. Однажды, сижу в ящике, работаю, слышу тихий голос мастера: "Грига, Грига!". Он, озираясь по сторонам, быстро открыл свою сумку, достал колбасу и хлеб и протянул мне в руки. После чего он погладил меня по всклокоченным и грязным волосам и сказал: "Ауфидерзейн" (до-свидания) и спешно удалился. Так продолжалось 4 года. Дед научил меня изъясняться по-немецки, работать многими инструментами, помогал не упасть духом. Я всегда верил, что настанет время, и мы освободимся из рабства и попадем на Родину. Но мы еще тогда не знали, что нас ожидало в родной стране...
Шел обычный рабочий день. Вдруг, к заводу подъехали машины с людьми в незнакомой форме. Как оказалось, это были американцы. Они принялись звать нас с собой, в Америку. Никто из нас не согласился. Впереди ждал долгий и мучительный путь домой.
Сначала несколько дней шли пешком. Потом добирались на чем придется. Прибыли в г. Тулу, откуда нас не выпустили. Заставили трудиться на шахтах. Шесть месяцев мы могли рассмотреть друг у друга лишь усталые, впалые, блестящие, как уголь, глаза. От бесконечной непосильной работы, недоедания и недосыпания у меня случился аппендицит и перитонит. Провели операцию. После нее очень долго восстанавливался, еле-еле выжил. На этом мои мытарства по чужбине закончились. Я вернулся домой. В Одессе закончил нефтяной техникум с отличием и был направлен в Москву в институт нефти и газа им. И. Губкина. Но я выбрал Восточный Казахстан, куда отправился поднимать целину, где и встретил будущую супругу.
Вместе с ней мы переехали на постоянное место жительства в г. Усть-Каменогорск. Там я работал главным инженером "Главнефтеснаба", а в г. Целинограде был начальником ПМК по строительству нефтебаз. Многое я видел в своей жизни, кое-какие события стерлись из памяти. Но тот обшарпанный, злополучный вагон на железнодорожной станции в Кировоградской области, переполненный немцами и полицаями, не забыть никогда. Как только захлопнулись его двери, для меня начался ад...